Предлагаем вашему вниманию эссе К.П.Победоносцева, выдающегося государственного деятеля второй половины XIX –начала XX века. В течение 25 лет К.П.Победоносцев занимал пост обер-прокурора Святейшего Синода, кроме того – являлся членом Государственного совета. Кроме того, известен как правовед, писатель, переводчик и историк церкви.           

  Рождество Христово и святая Пасха— праздники, по преимуществу, детские, и в них как будто исполняется сила слов Христовых: “Аще не будете яко дети, не имате внити в царствие Божие”.

Прочие праздники не столь доступны детскому разумению,  и любезны для детей более по внешней обстановке, нежели по внутреннему значению...

Однако же и из двух названных больших праздников —  дитя скорее поймет и примет простым чувством Рождество Христово.

  Как счастлив ребенок, которому удавалось слышать от благочестивой матери простые рассказы о Рождестве Христа Спасителя!

Как счастлива и мать, которая, рассказывая святую и трогательную повесть, встречала живое любопытство и сочувствие  в своем ребенке, и сама слышала от него вопросы, в коих детская фантазия так любит разыгрываться,  и,  вдохновляясь этими вопросами,  спешила передавать своему дитяти собственное благочестивое чувство.  

Для детского воображения так много привлекательного в этом рассказе.

  Тихая ночь над полями палестинскими —  уединенный вертеп —  ясли,  обставленные теми домашними животными,  которые знакомы ребенку по первым впечатлениям памяти, —  в яслях повитый Младенец и над Ним кроткая,  любящая мать с задумчивым взором и с ясною улыбкой материнского счастья —  три великолепных царя,  идущих за звездою к убогому вертепу с дарами —  и вдали на поле пастухи посреди своего стада, внимающие радостной вести Ангела и таинственному хору сил небесных.  

Потом злодей Ирод, преследующий невинного Младенца; избиение младенцев в Вифлееме -  потом путешествие святого семейства в Египет —  сколько во всем этом жизни и действия,  сколько интереса для ребенка! Старая и никогда не стареющая повесть!  Как она была привлекательна для детского слуха,  и как скоро сживалось с нею детское понятие!  

Оттого-то,  лишь только приведешь себе на память эту простую повесть,  воскресает в душе целый мир,  воскресает все давно прошедшее детство с его обстановкою,  со всеми лицами, окружавшими его, со всеми радостями его,  возвращается в душу то же таинственное ожидание чего-то,  которое всегда бывало перед праздником.  

Что было бы  с нами,  если бы не было в жизни таких минут детского восторга!

  Таков вечер перед Рождеством:  вернулся я от всенощной и сижу дома в той же комнате,  в которой прошло все мое детство;  на том же месте,  где стояла колыбель моя,  потом моя детская постелька,  — стоит теперь мое кресло перед письменным столом.  

Вот окно,  у которого сиживала старуха няня и уговаривала ложиться спать,  тогда как спать не хотелось,  потому что в душе было волнение —  ожидание чего-то радостного,  чего-то торжественного наутро. То не было ожидание подарков —  нет,  -  чуялось душеточно, что завтра будет день необыкновенный,  светлый,  радостный,  и что-то великое совершаться будет.

Бывало,  ляжешь,  а колокол разбудит тебя перед заутреней,  и няня,  вставшая,  чтобы идти в церковь,  опять должна уговаривать ребенка,  чтобы заснуть.

  Боже!  Это же ожидание детских дней ощущаю я в себе и теперь...  

Как все во мне тихо,  как все во мне торжественно!  

Как все во мне дышит чувством прежних лет,  — и с какою духовною алчностью ожидаю я торжественного утра.  

Это чувство -  драгоценнейший дар неба, посылаемый среди мирского шума и суеты взрослым людям, чтобы они живо вспомнили то время, когда были детьми,  следовательно,  были ближе к Богу и непосредственнее чем когда-либо принимали от Него жизнь,  

свет,  день,  пищу,  радость,  любовь —  и все,  чем красен для человека мир Божий. Но это ожидание — радости великой и великого торжества —  у ребенка никогда не обманывалось.  У ребенка минута ожидания так сливалась с минутою наслаждения и удовлетворения,  что не было возможности уловить переход или середину.  

Ребенок просыпался утром —  и непременно находил то,  о чем думал вечером,  встречал наяву то, о  чем говорили ему детские сны:  существенность для ребенка —  не то же ли,  

что сон;  сон его не то же ли, что существенность? Ребенок утром просыпался окруженный теми же благами жизни детской,  которые бессознательно принимал каждый день,  —  только,  освещенные праздничным светом,  лица,  его окружавшие,  были веселее,  ласки живее,  игры одушевленнее.  

Чего же более для ребенка?  Ребенок не жалел наутро о том,  чего ожидал вечером:  как было бессознательно вчерашнее его ожидание, так и утреннее наслаждение было бессознательно...        О, великая таинственная ночь!  О, светлое, торжественное утро!  Если забуду тебя,  если останусь равнодушен к тебе,  если перестану слышать те речи и словеса,  коих гласы слышатся в тебе всякой душе верующей,  —  стало быть я забуду свое детство,  свою жизнь и самую вечность...  ибо что иное вечность блаженная,  как не вечная радость младенца перед лицом Божиим!